Отправлено: 28.01.15 09:51. Заголовок: Глава 4. Период Д.

Девон, 378 млн лет назад.
Шаг. Шаг. Ещё один. Медленно двигая лапами, на сушу выходило существо… нет, не так. Солдат. Солдат армии жизни, вступающий в бой с новым врагом. Сушей планеты Сварог.
Сушу, которую в этом периоде уже очень трудно узнать. Со времён кембрия она изменилась слишком значительно, да и с силура также произошли более чем радикальные перемены. Коснулись они, прежде всего, берегов рек и озёр. Облик их стал кардинально другим. Вместо маленьких куксоний и не слишком крупных грибов, образующих небольшие заросли, здесь появились рощицы. Первые леса в истории планеты. Первый оплот Жизни в борьбе с ней.
И первые бойцы уже вступили в основную схватку. Схватку покорения, схватку противостояния живого и неживого в совершенно новых условиях, условиях, где вновь ничего просто так не возникнет. Появиться три раза в воде удалось. Но выбраться из неё второй раз вряд ли бы получилось. И поэтому было необходимо сразу ввести в бой все козыри, бережно хранившиеся в рукаве. На штурм крепости «Суша» были брошены все силы.
И наиболее надёжной из этих ставок были далёкие потомки скорпиомахеров. Это были маленькие, едва-едва достигавшие тридцати сантиметров, первые сухопутные скорпионы, Alphascorpios terrestris. Это были те, кого природа долго и упорно, с неутомимым постоянством готовила к выходу на сушу. Они казались практически идеально приспособленными к ней. Хорошо развитые лёгочные книжки, хитиновый, не высыхающий кожный покров, сильные конечности, относительно легко перемещающие его по суше. Окончательно разделившиеся клешни, приспособленные к захвату и разделке пищи, равно как и отщипыванию частей тела грибов. Ядовитое жало, готовое поразить любую цель подходящего размера, которую потом размолят жвалы и с лёгкостью поглотит рот. И всё бы было у этих существ хорошо, если бы не одно маленькое «но», единственное и главное их несовершенство, единственная недоработка жизни в создании этих её солдат – их лёгочные книжки могли обеспечить кислородом лишь тело небольших размеров. В своём размерном классе им равных, спору нет, не было, но вот вырасти из него они не могли. Как следствие – были вынуждены ползать по нетронутым эрозией камням, скатившимся давным-давно с первородных скал, скрываясь от более крупных существ.
Противостояние охотников и добычи вместе с освоением новой среды также вышло на новый уровень. Вот и сейчас не успевший скрыться за камнем альфаскорпион был настигнут верхней челюстью своего соратника по освоению суши и потомка вечного конкурента своих предков за господство в море. То был не кто иной, как плакоцефал, Placocephalus magnificus. Будучи трёхметровой и сорокакилограммовой громадой, эта амфибия – едва ли не крупнейших хищник на берегах этого озера, тщательно скрытого близ горного водопада в подобии леса из грибов и достаточно крупных папоротников, находящегося на расстоянии в несколько десятков километров от моря. Помимо этого, он, пожалуй, одно из самых защищённых существ здесь. Первый её рубеж – размеры, о которых уже было сказано. Второй – броневые пластины, покрывающие голову, наследие предков, полезное теперь в противостоянии как раз с альфаскорпионами – но только с ними. Наконец, поскольку лучшая защита – это нападение, обладал плакоцефал и мощным оружием – челюстями, открывающимися, как и у всех артродир, за счёт поднятия верхней. Были в этом свои недостатки – в частности, приходилось постоянно опускать голову, дабы съедать добычу, находящуюся под его ногами. Зато с соскребанием тех же скорпионов с более высоких камней проблемы не возникало – как сейчас, когда зубы-пластины свергли альфаскорпиона с его трона – верхушки камня, пока он стоял спиной к амфибии, и доставили в рот, где потомок скорпиомахеров был ими расплющен и затем проглочен. Наследник плакодерм, удовлетворив толику своего голода, продолжил патрулирование свой территории – внушительной части береговой полосы, на которой он был практически полноправным властелином среди своего вида. Да и не только: лишь один вид способен оказать ему хоть какое-то сопротивление. То был курварокохлеар Curvarecochlearus terrestris. Существо весьма странное – два метра в высоту, метр в длину, порядка шестидесяти килограмм веса. Двигается он на восьми парах достаточно твёрдых, но маленьких ходильных конечностей, выгодно отличающих его от расплывавшихся по песку предков. Хватательные щупальца окончательно обособляются, становясь неким подобием рук, отрывающих пишу. Преимущественно это грибы – уж кто-кто, а это сухопутное головоногое уж точно имеет право претендовать на титул главного их поедателя и единственного местного существа, большинство диеты которого составляют эти производители хлорофилла. Раковина их начала загибаться, превращаясь в куда более удобную для суши наутилосоподобную, позволяющую им стать куда более мобильными. А вкупе с усовершенствовавшимися органами дыхания они имеют весьма крупные шансы стать доминирующим классом на суше.
Если бы не те, кто предпочитал обходить их – взрослых особей так уж точно – стороной. Это были плакоцефалы. Их тело, обладающее аж тремя видами дыхания – не до конца исчезнувшим жаберным, кожным и только начинающим оформляться лёгочным, куда менее бронированное, куда, быть может, менее совершенное, тело, продолжающееся коротким хвостом, стоящее на ногах, чем-то напоминающими лапы краба, обладало рядом преимуществ. Во-первых, лёгкие были наиболее перспективным дыхательным органом из всех существовавших на тот момент, а во-вторых, позвоночник ограничивал мобильность куда меньше, чем раковина или хитиновый скелет. Конечно, они были куда более уязвимы, да и долго находиться на суше не могли в связи с быстро высыхающей кожей, но эти недостатки их ещё предстояло исправить. Но база для работы над ошибками в их случае у Жизни была хоть и менее надёжной, чем у беспозвоночных, но более перспективной. А вот реализовать эти перспективы в их случае только предстояло. Пока же они упивались своим относительным главенством в экосистеме.
Вот и сейчас их представитель, известный в палеонтологической летописи как ZT769834 «Зфант», прохаживаясь по берегу и держа дистанцию от обратившей на него внимание группы совместно пасущихся в грибных зарослях курварокохлеаров, громогласным рыком оглашал своё превосходство. Головоногие, впрочем, и ушным отверстием не вели. Они – на инстинктивном уровне, разумеется, - понимали, что предупреждают сейчас далеко не их, и совершенно игнорировали земноводное, продолжая абсолютно невозмутимо отщипывать маленькие куски от грибов, попутно опустощая тысячи спорангий и создавая условия для увеличения численности своей пищи, пока амфибия самоутверждалась на свой территории. Правда, далеко не за счёт соплеменников.
Мишенью Зфанта стали ближайшие из наземных родственники его вида. То были стегопёры, Stegopennum penniculos, потомки силурийских и ордовикских кистепёров, а в наименее отдалённом прошлом – протостеги раннего девона. Существа эти куда более похожи на привычных нам амфибий. По сути, это альтернативная вариация стегоцефалов с Земли, классические тетраподы. Они не слишком-то отличаются от своих аналогов – большая, открывающася вниз пасть, длинный хвост, семипалые лапы, вытянутое, плоское тело. И так же, как и плакоцефалы, они обладают тремя типами дыхания. К важным отличиям относится форма лап – нам она куда более привычна, чем крабоподобная у плакоцефала, лишённая брони голова, а также размеры. Стегопёры в длину едва дотягивают до метра, а весят не более двадцати килограммов. И, разумеется, при очной встрече с четвероюродными кузенами вынуждены уходить в сторону, дабы не вступать в заведомо невыгодное противостояние.
Распугав своих дальних родственников и заставив их искать скорпионов – излюбленную добычу обоих видов – в другом месте, Зфант почувствовал, что кожа его уже высохла под действием жаркого девонского солнца. Пора была спускаться в воду. И это не могло радовать его никоим образом. Главной причиной тому было то, что в воде он отнюдь не чувствовал себя так безопасно, как на суше. Там он был добычей, а не охотником. А значит, нужно было быть готовым ко всему. Озираясь по сторонам, плакоцефал медленно погрузился под озёрную гладь. Здесь ему открывался совершенно новый мир, мир ещё одной новой экосистемы – пресных водоёмов Девона. И тут правят далеко не амфибии. Здешние царьки достигают куда больших размеров. И нашему герою только предстоит с ними встретиться. Пока же ему остаётся только смотреть по сторонам, осматривая окружавший его мирок как можно внимательнее.
А смотреть здесь было на что. Глазам позвоночного открывался мрачный мир, резко контрастирующий с поверхностью, освещённой куда лучше и игравшей куда более светлыми, жёлто-зелёными красками. Дно реки, куда Ра еле пробивался, было усеяно упавшими в неё деревьями и грибами: им было суждено положить начало формированию огромных угольных пластов, которое достигнет пика позже – в карбоне. Пока же это были лишь первые ласточки. Среди них плавали маленькие плакодермы, дальние родственники Зфанта, составлявшие на тот момент главную добычу здесь. Питались они преимущественно органическими останками, падалью. До деревьев никто ещё и не думал добираться: поедателям целлюлозы только предстояло появиться в позднем каменноугольном периоде. Пока же залежи будущего угля только начинали формироваться. Сапрофаги, сновавшие среди них, были представлены, впрочем, не только рыбами. Здесь были и наши давние знакомые, триолобиты, резко уменьшившиеся в размерах. Теперь это совсем уж мелкие, едва-едва достигающие десяти сантиметров существа, не особо внешне изменившиеся с предыдущего периода. Девонолобиты Devonolobitus minor, тем не менее, обладают одним существенным изменением по сравнению с предками. Их зрение начало приспосабливаться к тьме дна водоёмов. Не только пресных, но и солёных. В морях и океанах девонолобиты уходят всё дальше в глубины, здесь же им приходится путешествовать меж древесных стволов и становиться добычей амфибий – как бронированных, так и их родичей.
Впрочем, их маленькие размеры нередко спасают их. Вот и сейчас Зфант, устремившись за очередным артроподом, выползшим на поверхность донных залежей, со всего разгона едва ли не врезался в ствол древовидного папоротника. Эта охота, в отличие от таковой на скорпиона, стала для него не совсем удачной. Время же бесповоротно быстро истекало, растворялось сквозь пальцы. Плакоцефал инстинктивно осознавал: под водой ему было больше нечего делать. Дальше охотиться, конечно, смысл определённо был – авось особо невнимательный триолобит и попадётся в пасть, но другая вероятность – вероятность того, что земноводное само может стать чьей-то добычей – увеличивалась с каждой секундой. Наступало время возвращаться в привычно-иссушающие, но безопасные условия суши. Оттолкнувшись лапами, сопротивляясь не слишком сильному течению, Зфант медленно, но верно поплыл по направлению к своей береговой территории. К его явному сожалению, он отдалился от неё слишком далеко, практически по диагонали пересёк подводопадное озеро, оказавшись на другой его стороне. И этим не замедлили воспользоваться те, кого, собственно, опасался плакоцефал. Подводные хищники.
И, по иронии судьбы, самый страшный из них, выплывавший из своего укрытия, был родственником самого безобидного создания на суше. Это был кальмароцин, Kalmarocinus flumenus, водный потомок земноводного кальмаротерра, представитель той ветви головоногих, что выбрала в качестве основного места своего обитания более привычную среду. Его раковина, вместе с тем,также начала скручиваться, и эта тенденция обещает только усилиться у потомков. Вместе с тем, пока это вполне знакомый нам представитель ортаконов, ничем особенным не отличающийся от своих предков. В длину он достигает семи метров, весит до ста пятидесяти килограммов. Щупальца его проходят дифференциацию, как и у земного родственника. Заметно усиливается размер хватательной пары и мощь четырёх плавательных, предназначенных для отталкивания. Помимо этого, из-за необходимости смотреть в основном вперёд, а не вниз, не закрытая раковиной часть туловища расширилась, позволяя глазам обладать пусть и не бинокулярным, но охватывающим большую часть пространства вокруг, зрением. Строение органов, за это отвечающих, впрочем, не особо поменялось. Это всё те же старые добрые «обскуры», характерные для примитивных форм головоногих. Это, впрочем, не мешало им отслеживать потенциальную добычу.
Вот и сейчас плакоцефал попал в поле зрения моллюска. Резким броском из-под деревьев кальмароцин атаковал его, серьёзно зацепив ударом хватательных щупалец, благо, те соскользнули с пластин на голове земноводного. Заизвивавшись, тот поплыл настолько быстро, насколько только мог. И всё же, увеличить дистанцию не удавалось. Порадовать амфибию могло только одно: в движении «кальмар-собака» не мог столь хорошо орудовать своими щупальцами, как следствие – постоянные промахи. Когда же та или иная конечность хищника достигала, наконец, своей цели, резким рывком плакоцефалу удавалось высвобождаться. Буквально у берега, однако, он, всё же, выдохся. Два щупальца обхватили его и потянули в рот к кальмароцину. Казалось, всё было для него кончено.
Но здесь пришла на выручку гибкость. Ухитрившись каким-то неведомым образом извернуться, плакоцефал смог зацепить своими челюстями конечность кальмароцина. Тот от неожиданности выпустил амфибию, и та, совершив финальный бросок, выбралась на сушу, медленно, но верно уходя в сень грибных зарослей, где было возможно зализать раны, не подвергая себя излишней опасности, а кожу – излишнему иссушению: возвращаться в воду земноводное планировало далеко не скоро.
Потерпевший же неудачу кальмароцин вновь направился к своему логову на речном дне. У него впереди было ещё много времени, добычи – хоть отбавляй, конкурентов – ноль. Будучи главным охотником этой экосистемы, он мог подождать, не особо заботясь о чём-либо, кроме быстрой реакции на проплывающее мимо создание меньше его размером. Ожидание и превращение в засадного охотника медленно, но верно завладевало этим благоденствующим видом. «Кальмары-собаки» процветали.
Чего никак нельзя было сказать об их океанских сородичах. При первом взгляде на рифы может показаться, что они вымерли. И этот взгляд вас, уверяю, далеко не обманет. По сути, из всех солоноводных ортаконов в живых остались только измельчавшие потомки черепонога. Теперь это «маленькие» минорокраниаты, Minorocraniatos minimus, в длину едва достигающие полутора метров. Они, являющие собой всё ту же удлинённую, сверлообразную раковину с маленьким телом, четырьмя парами парами плавательных и одной - хватательных щупалец на конце, теперь вынуждены скрываться в рифах от тех, на кого некогда охотились. От тех, кто вытеснил их с доминирующих позиций. От дальних родственников плакоцефала. Рыб.
Первый из их представителей, впрочем, не настолько угрожающ, как остальные. С наступлением отлива на берег медленно, но верно выползает наш старый знакомый, акантопод. Это метровое создание с шестью лопастевидными плавниками пользуется моментом, становясь безраздельным господином литорали. На недолгое время этому угреподобному, с острыми шипами на спине принадлежит вся мелкая живность – те же малочисленные девонолобиты, медленно, но верно исчезающие с мелководья – не успевшая вовремя эвакуироваться. Гордым, но быстрым шагом предок гексапод, солдат запасного полка, который Жизнь собиралась бросить на штурм крепости «Суша» с небольшим опозданием, начал собирать свою добычу, периодически конфликтуя со своими собратьями. Иногда им даже хватало смелости выбираться поближе к суше и собирать падаль, выброшенную на берег. И именно эта жажда добычи в конце концов и приведёт их ко вступлению в финальный этап уже, кажется, четвёртого сражения Жизни со Сварогом – к выходу из моря. Пока же они, чувствуя, что их кожа высыхает – а она это делала куда быстрее, чем у «коллег» - стегопёров и плакоцефалов, старались забрать себе как можно более аппетитные кусочки с общего стола и как можно быстрее вернуться в родную стихию, а ещё лучше – под рифы археоциат, единственное место, где можно было чувствовать себя в относительной безопасности.
Причин, по которым они пытались до следующего отлива спрятаться как можно дальше, было много. И сейчас одного из возвращавшихся на риф как раз схватила одна из таких.
Это было наследие «аквариума Фолл Диа» силурийского периода, двучелюстник устрашающий, Dignathos terrorus. Эта четырёхметровая тварь определённо оправдывает своё название. Куда там цепочкочешуйникам или силуренам – перед нами настоящий монстр. Приплюснутое, с четырьмя парами плавников, длинное туловище, заканчивающееся вытянутой головой с челюстью, зубы которой едва ли не полностью выпячивались наружу, причём верхние и нижние скрещивались, дабы эффективнее захватывать добычу. Пойманного же бедолагу по кусочкам измельчала и отправляла в пищеварительный тракт вторая. Ощущения у несчастных жертв вряд ли были приятными, но двучелюстника вряд ли стоит обвинять в отсутствии милосердия. Он был создан таким природой, и являлся не более чем порождением эволюции. Солдатом, который борется за жизнь в экстремальных условиях. И тут, когда, как говорится, не до жиру, хороши все средства, какими бы жестокими они не казались нам.
К тому же, был и существенный плюс – есть двучелюстник мог на ходу, не останавливаясь ни на секунду. Это определённо помогало ему не быть застигнутым врасплох хищниками в процессе поедания своей добычи. Глаза его непрерывно смотрели по сторонам, высматривая опасность – то ли акул, то ли плакодерм, то ли более крупных сородичей. И стоило малейшей тени проскользнуть над ним, как он тут же резко направлялся вниз и вбок, ближе к археоциатным рифам, под которыми мог скрыться.
Сейчас как раз наступила такая ситуация. Гигантский силуэт закрыл собой лучи Ра – и двучелюстник резко поплыл к убежищу. Попутно он распугал своих рифостроителей нового поколения – своих кузенов, саксолагенумов Saxolagenum primordium. Это были двупарночелюстные другого подкласса – эубахиогнатоморфы, кардинально отличающиеся от двучелюстника. Произойдя в начале девона от роющих форм ксеноморфов, к концу периода они научились проживать в известковых трубках, из которых теперь часто стали высовываться маленькие отростки белого цвета, ловящие личинок самой разнообразной живности – первый в истории мира планктон. Сами эти существа практически неуязвимы – если на них, конечно, не нападёт специализирующийся именно на них охотник, первый раковинноед Proconchfrumerus major. Он тоже принадлежал к двупарночелюстным-хищникам, периодом чьего господства девон справедливо можно назвать. Его вторая челюсть была идеально приспособлена для просверливания раковин, и в результате во многом его деятельности у головоногих в океанах сейчас были большие проблемы с выживаемостью, равно как и у его родственников. Им повезло чуть больше – с известковыми домиками у этого хищника было чуть хуже, чем с полуорганическими.
А конкретно этой группе, скромно ютившейся среди археоциат и сейчас спрятавшей щупальца, дабы хоть как-то замаскироваться от потенциальной опасности, так и вовсе было не о чем беспокоиться: двучелюстник угрозы для них не представлял. Да и он сам зря беспокоился – наверху шла битва, к нему совершенно отношения не имевшая.
Там схватились два титана этого подводного мира – диномалос и ещё одно двупарночелюстное. То был двадцатипятиметровый цетоцефал удивительный Cetocephalus magnificus. Он первый фильтратор столь титанических размеров в истории Сварога, далёкий прообраз китов будущего. Его формы приобретали вполне характерные очертания- широкая передняя половина туловища с четырьмя парами треугольных плавников и превратившейся в подобие уса первой челюсти и слизывающей добычу с неё второй; постепенно сужающийся к концу сильный хвост с начавшим раздваиваться плавником. Сизая кожа, покрытая острыми чешуйками, как и у акул. Существо это было крайне необычным, и противостояло столь же неординарному, правда, нам куда более привычному и куда менее крупному диномалосу. И тем не менее, в положении преследуемого сейчас находился именно китоглав.
Хотя именно «преследованием» в том плане, в каком мы привыкли его видеть – быстрой и бескомпромиссной погони без права на ошибку – это было назвать очень трудно. Цетоцефал двигался с «умопомрачительной» скоростью в восемь километров в час, а плакодерм так и вовсе едва разгонялся до шести. Чтобы хоть как-то попытаться догнать свою добычу, он резко начал спускаться вниз, и следом, выходя из «пике», набрав высоту, атаковал…
Увы, безуспешно – промах. Дальнейшее преследование было бесполезно – артродир, будучи охотником одной, в лучшем случае – двух атак, выдохся. Китоглав же был способен на куда более длинные рывки. Как следствие, этот эпизод остался за добычей, а на мелководье воцарилась относительная тишина.
Надолго ли? Вряд ли. «Адский аквариум» силура канул в небытие, но борьба между хищниками и жертвами продолжалась. И кого-то это уже окончательно доконало. Прежде всего – первых солдат кембрийской биоты, аномалокарид. Шестидесятисантиметровые амфибиокары Amphibiocaris magnificus добровольцами вызвались на куда более сложный фронт – фронт борьбы с сушей. В воде им места не было, здесь они изжили себя. К тому же, теперь они достаточно хорошо были подготовлены для нового этапа своего существования. Крупные, почти скорпионьи, ноги. Утолщение на конце хвоста, округлое, вытянутое тело при типично аномалокарисовой голове с характерными креветкоподобными выростами. Они последние из солдат Жизни, которых та бросает на штурм крепости «Суша». Они последняя её ставка. Не сказать, чтобы самая надёжная или самая эффективная. Не сказать, чтобы лучший выбор. Но они были последними, кого Жизнь могла отправить на это задание. Не воспользоваться этим шансом она не могла. И в рукаве у неё остался только один туз – акантоподы, которых она собиралась вводить в игру в каменноугольном периоде.
Пока же на сушу заканчивали выбираться беспозвоночные. Небольшая группа амфибиокаров покидала родную стихию. Путь их лежал далеко вглубь суши – в те оазисы, что уже были населены амфибии, головоногие и скорпионы. Первые плацдармы, с которых начнётся великое покорение. Кульминация битвы лишь начиналась. Авангарды завершили сражение – но основным силам только суждено вступить в бой. Приближается каменноугольный период. Мы же покидаем девон и эту группу динокарид. Наш путь лежит дальше в совершенно новую эпоху в истории Сварога - эпоху лесов и болот. Карбон ждёт!