Форум Сварога

Запад Пангеи, в нескольких десятках километров от экватора, 234 млн. лет тому назад.
Начало новой геологической эры отличалось от предыдущей хотя бы тем, что эволюция проснулась после спячки, вызванной чудовищным массовым вымиранием, повсюду. Мы начинали свой путь с суши, а продолжаем его на мелководье, в литорали, на тёплом морском песке. Там, где некогда жизнь зародилась. Там, где она расцвела в кембрии. Там, где она некогда начала свой победоносный поход. Поход, закончившийся тем, о чём мечтали все великие завоеватели, но ни один из них не смог достичь. Абсолютным господством над Сварогом. И сейчас, в триасе, эта великая империя живой природы, понеся страшный удар, оправлялась от него и здесь, в своей колыбели. Надо заметить, уж в который раз она выбрала для этого своё излюбленное и самое подходящее место.
Экваториальная часть Пангеи была узкой перемычкой между громадой севера, сплошным полюсом юга и понемногу обособлявшимся Индостаном. Климат здесь был самый что ни на есть благоприятный. Нежаркие дни и прохладные, но не замораживающие ночи, солнце, не сжигавшее всё живое в округе, как то было раньше, но и не призванное лишь по утрам компенсировать холод, приходивший во время царствования звёзд и Исиды. Вечно тёплое море, изобиловавшее разнообразной добычей. Что ещё было нужно для счастья и дальнейшей адаптивной радиации тех, кто пережил тяжёлые дни конца предыдущей эры? Едва ли что-то большее, кроме этого временного рая.
Увы, как и любой рай, этот рано или поздно должен был прекратить своё существование. Или же оказаться на поверку благоухающим адом.
Апрель.
Лучи полуденного солнца пробивали водную толщу. Рифостроители-каутозои оттеняли их своей серостью, казавшейся на контрасте чернотой. То тут, то там попадались чьи-то скруглённые раковины. Вдалеке виднелся тёмный шар, медленно двигавшийся вдоль побережья и явно чем-то настороженный. Обитатели мелководья, обыкновенно игравшие роль добычи, затаились. Они чувствовали приближение большой охоты, двух представителей мегафауны, то ли не поделивших место под солнцем, то ли просто решивших сыграть в старую, пусть и не как мир, смертельную игру – кошки-мышки.
Вдоль рифов буквально пропарило крупное существо, издалека напоминавшее огромную змею. Тонкое туловище его изгибалось то в одну, то в другую сторону, прямо противоположно движению мощного, мускулистого хвоста, молотившего вправо и влево с больщой силой. Шесть коротких лап были прижаты к телу, дабы максимально минимизировать силу трения, создаваемую водяной толщей. Шея животного была короткой, не достигавшей и метра, хотя само существо было достаточно крупным – от кончика хвоста до кончика головы метров в нём было как минимум шесть, а весило оно под семьсот килограммов. Голова, к слову, была длиннее шеи и значительно выделялась на фоне тела. Она и была тем самым отличительным признаком, по которому это существо нельзя было спутать ни с кем другим. Слегка вытянутая, резко сужавшаяся к концу челюсть, нашпигованная острыми зубами, начинавшие подниматься надбровные дуги. Крупные глаза, бегавшие из стороны в сторону, но едва ли способные обнаружить того, кто существо преследовал. Не было у добычи столь эффективного зрения, которое в далёком будущем обретут его далёкие-далёкие двадцатиюродные кузены, и которое позволит им смотреть назад, не поворачивая головы. Само же существо было вынуждено слепо плыть вперёд, скрываясь от опасности, которая могла настигнуть его в любой момент и в тот же миг серьёзно искалечить или вовсе оборвать жизнь. Жизнь существа, бывшего типичным представителем типичного представителя класса гексапод. Вид, к которому принадлежало существо, был назван драконозавром Draconosaurus dimarea, и представлял собой первый из многих витков эволюции ветви шестиконечностных существ, обыкновенно именуемых просто-напросто драконами. Эта ветвь стала одной из первых вторичноводных в истории Сварога, и, как это часто случалось, будучи первопроходцем, достаточно быстро из доминирующего хищника, коим, справедливости ради, была первые тысяч пятьсот лет своего существования, превратилась в добычу первого порядка, самую опасную и самую питательную. Её были достойны как раз те самые доминирующие хищники. Сначала плакодермы, а затем, после глобальных пермских катаклизмов, новый вид существ, появившийся в палеонтологической летописи практически из ниоткуда. История эта, надо заметить, происходила не в первый раз, и на старушке-Земле была задолго предвосхищена.
Медленно, не торопясь, понимая, что рано или поздно да настигнет свою жертву, плыл хищный колосс. Широкое тело, издалека напоминавшее скруглённый вытянутый конус с отростком-хвостом позади, бороздило океанский простор. Оно незначительно, но всё же достаточно заметно расширялось к заднему поясу конечностей и сужалось к почти незаметной, как и у добычи, но оттого не менее мускулистой, шее. Лопастевидный хвост раздвигал толщу воды с усилием, способным землю перевернуть. Лапы гиганта находились на промежуточной стадии развития между собственно лапами и полностью приспособленными к воде ластами, а в длину достигали порядка полутора метров. Сам охотник был наиболее крупным существом в этих водах, наполовину больше в размере, чем драконозавр, за которым он охотился. Чего уж говорить о весе – тело преследователя, значительно более массивное, нежели тело преследуемого, массой было где-то в две тонны. А вот головы у них были на удивление схожи: у хищника наблюдалось всё то же сужение к концу и тот же острый ряд зубов. Глаза, правда, тяготели скорее к бинокулярности, нежели к латеральному, как у дракона, зрению, и были как столь же широкими, так и гораздо более крупными: видимо, охотник и ночью наводить шороху в этих водах мог.
Его странная конституция, вне всяких сомнений, могла навести только на одну мысль: порождением какой династии тетрапод он является? Он ведь не слишком похож ни на одно из обычных земных существ той же эпохи в истории нашей планеты. На первый взгляд. Но всё это иллюзорно. Перед нами никто иной, как один из первых – во всяком случае, уж точно первый из появившихся в палеонтологической летописи Сварога, - ихтиозавров в истории планеты. Существо неизвестного происхождения и не сказать, чтобы обычного и естественного будущего. Доминирующий, как и его земные визави, хищник экосистемы, в отличие от них, эту нишу твёрдо намеренный сохранить. Не спеша поднимавший полулапы-полуласты вверх-вниз ортозавр рыбоподобный, Orthosaurus ichtiomorphus.
Медлительность его, само собой, ничего хорошего добыче не сулила. Ему стоило всего лишь чуть посильнее взмахнуть хвостом, чтобы увеличить свою скорость до опасно крупных величин. Но он предпочтиал просто держать преследуемого на виду, дабы тот просто-напросто никуда от него не делся, выдохся и, в конце концов, сдался на милость победителя. Зоркие глаза вполне позволяли ортозавру делать это.
Драконозавр, меж тем, начинал уставать. На его счастье, он заплыл на ту территорию, где мог спокойно затеряться. Рифы каутозой, значительно сгустившиеся, вполне могли ему позволить сделать это. Он пошёл на снижение, приближаясь ко дну.
Добыча вошла в узкие, казавшиеся спасительными, коридоры. Ещё бы. Благодаря своему узкому и маленькому телу, древний вид драконов, обладавший серой расцветкой, при определённых условиях вполне способной быть и маскировочной, вполне мог и затеряться в какой-нибудь полости посреди рифа. К тому же, мог он и постоянно вилять из стороны в сторону, делая поворот после каждого отдельного скопления каутозой. Это делало атаку сверху практически невозможной, учитывая то, что гибкий драконозавр в любой момент мог развернуться и просто уйти в другой водный проход между рифами. Это значительно усложняло жизнь ортозавру, вынужденному просто держаться в водной толще и ждать, пока добыче надоест от него прятаться, или же пока она, наконец, не совершит фатальную ошибку.
Вероятность что второго, что первого, была достаточно велика. От глаз монстра было не затаиться. Всюду, куда бы не пытался спрятаться драконозавр, была видна пасть с зубами, которая внимательно на него смотрела, не сводя глаз. Колосс, казалось, знал, где гексапод появится в следующий раз. Неспешность этого огромного убийцы вводила шестиконечностное в самую настоящую панику, оно хаотично рыскало по рифу в поисках хотя бы одной норки, где можно бы было переждать хотя бы минут десять. Но таковой всё не находилось и не находилось. Более того, протоки-коридоры в этом лабиринте становилось всё уже и уже. Сам того не замечая, примитивный дракон загонял себя прямо в пасть охотнику. Ортозавр же лишь выжидал. Пока драконозавр не набредёт на тупик или не будет вынужден всплыть за воздухом. Вероятность что второго, что первого, увеличивалась с каждой секундой. В лёгких у тетрапода всё ещё было достаточно живительного газа. У гексапода же, наоборот, этого газа уже не хватало. Он выбивался из сил. Убежища у него не было. Как и кислорода, который вот-вот должен был подойти к концу. Равно как и жизнь добычи. Она окончательно загоняла себя в ловушку своими действиями. На её пути возник тупик. Разворачиваться обратно из-за слишком большой длины оказалось невозможно. Да и не имело смысла. Нужно было уже плыть наверх, иначе дракона убьёт не ихтиозавр, так нехватка воздуха. Делать было нечего. Оттолкнувшись, драконозавр поднялся в толще, двигаясь к спасительному и одновременно губительному свету. В метре от него неслышимо клацнули челюсти. Ортозавр лишь чуть-чуть промахнулся, подгадывая момент атаки. Результатом этого стало мало того, что разогнавшийся гексапод успел набрать в лёгкие кислорода и устремиться к берегу, так и лёгкое кровотечение: хищник, не успев толком остановиться, поцарапался о скалы. Это было болезненно, вне всяких сомнений, но вполне терпимо – ранка в пару сантиметров едва ли могла стать существенной головной болью для такого колосса. Ему было куда более важно настичь, наконец, жертву, на поимку которой он потратил столько времени. Набрав самую, что ни на есть, крейсерскую скорость, он пустился в погоню. На его несчастье, слишком быстро они оказались на мелководье. Здесь шансы стремительно уравнивались. Пока драконозавр ещё плыл, брюхо ортозавра уже тёрлось о песок. А как только гексапод, подобно торпеде с реактивным ускорением, вырвался на сушу, преимущество оказалось на его стороне. Его лапы здесь были куда более полезны, нежели полуласты его соперника. Скорость ихтиозавра падала, и хотя он попытался, как некоторые крупные водные хищники далёкой древности, выбравшись на земную твердь, настигнуть рано радовавшуюся жертву, дракон наглядно продемонстрировал ему, насколько далеко ушла за эти миллионы лет эволюция, и что добыча была уже отнюдь не столь наивной и глупой, как прежде. Он не остановился, только успев выскочить из толщи, а отошёл на безопасное расстояние. Как раз вовремя: за его хвостом с новой силой сомкнулись ряды зубов охотника. Но снова вхолостую. Двигаясь по нагретому утренним солнцем песку медленно и с достоинством, дракон словно возвращал долг издевательства хищнику. Тот, понимая, что сам оказался уже не на своей территории, и что теперь драконозавр и сам может отщипнуть от него пару кусочков, если хорошо постарается, решил ретироваться. Медленно разворачиваясь, он зорко следил, не захочет ли недавняя жертва откусить ему кусочек хвоста, демонстративно и угрожающе хлопая им по воде. После чего скрылся, оставив после себя лишь следы огромного туловища, которые вскоре уничтожил, смыл песком прилив. Драконозавр же устроился на песке, прогреваясь и набирая воздуха в лёгкие для очередного опасного купания. Он сам не успел насытиться, когда началась эта погоня. А уж теперь, после такого выброса энергии, восполнить запасы её и массы было попросту необходимо. Но это необходимо было сделать далеко не сейчас, разумеется. Сейчас в море было слишком опасно для него.
Чуть дальше места разворачивавшейся драмы всплывали из глубин во множестве скруглённые, с зазубринами, раковины, из которых высовывались маленькие щупальца. Раковины были самых разных размеров – от совсем маленьких, не более десяти сантиметров в диаметре, до самых больших, чуть ли не тридцатисантиметровых. Всё это был один вид на разных стадиях его развития – от едва начавшего строить убежище детёныша до матёрой взрослой особи, пережившей уже не одну атаку хищника, да и самой претендовавшей на роль охотника порядка так третьего, хотя самой всё ещё остававшейся добычей. Происхождение этих причудливых обитателей раковин неочевидно: кто-то считает, что это дальние, каким-то чудом выжившие, потомки речных кальмаров, кто-то грешит на океанских науитоилоидей древности, кто-то думает, что это и вовсе ближайшие, но рано отделившиеся родичи морских головоногих голоцена, ещё не успевшие отбросить раковину, но рано или поздно это сделавшие бы. Абсолютно точной версии у палеонтологов Сварога нет, а исследовательские экспедиции, засылаемые в прошлое, никаких продвижек в этом вопросе не дали. Даже машина времени оказалась невластна над этой тайной, как, впрочем, и над тайной предшественников ортозавра. А звали эту загадку просто и со вкусом – келектиаты. Были они, как нетрудно догадаться, конвергентными родственниками аммонитов с Земли. А конкретно этот вид звали Triasorchitectus divergomorphus – изменяюший форму триасовый строитель. Весил он не более пары килограммов, а размеры его, как упоминалось уже выше, варьировались. Выполнял он вполне традиционную для себя, для своих вероятных ближайших предков, и, разумеется, для потомков, роль в экосистеме. Он был потребителем крупного зоопланктона или совсем уж мелкой рыбёшки. Сам же, в свою очередь, был кормом для большинства крупных и не очень хищников. Брезговали им разве что колоссы-ортозавры. Перспектива проглотить его вместе с раковиной и заработать себе несварение желудка явно не стоила того, сколько среднестатистический ихтизавр-гигант мог получить взамен. Поэтому доминирующие охотники и не горели желанием обращать внимания на мелкую, но достаточно опасную добычу.
Сейчас, впрочем, ближайший ортозавр залечивал свои раны, а на сцену выходили хищники, способные доставить куда больше проблем для келектиатов. Заприметив одного из них, головоногие выдвинули свои щупальца на полную длину и принялись совершать ими резкие толкательные движения, рассредотачиваясь по разным сторонам, дабы хоть немного усложнить выбор своему, пожалуй, самому страшному врагу.
Это было примитивное клювоголовое, «клюв океана», Oceanorostrus minimus. На первый взгляд, в нём не было практически ничего опасного, одно лишь комичное. Подобие то ли зубчатого плавника коричневого цвета, то ли какого-то причудливого гребня, бесконтрольно болтавшегося на спине, и его маленького «родственничка» на голове. Крупное, бочкообразное туловище, у которого имело смысл измерять скорее диаметр, нежели длину. Несуразно маленькие лапки казались бесполезно болтавшимися. Шея, которая была настолько короткой и то толстой, что, казалось, голова у океаноростра была в туловище. Маленькие, подслеповатые глаза. Да и само существо едва достигало, наверное, метра-полутора в длину. В самом деле, что здесь могло быть опасного? Разве что длинный и сильный хвост, толкавший тело вперёд с упорством и не сказать, чтобы совсем уж маленькой скоростью. Но чего же тогда было бояться прочным раковинам келектиатов? Едва ли их можно было разбить ударами, пусть даже и очень сильными, тонкого и мягкого кончика хвоста. Нет, боялись они не этого. Опасались они, прежде всего, главного оружия этого существа – его смертоносных челюстей. Зубы в них были колышковидные и крупные. Такие бы, конечно, не разгрызли камень, но, в отличие от острых, клинкоподобных зубов иных местных обитателей, уж точно могли справиться с не самыми крупными раковинами без особого ущерба для себя. Сама челюсть была короткой, раскрывавшейся градусов на сорок пять, идеально приспособленной для укусов. Практически отсутствовавшая же шея обладала такой мускульной мощью, которая никогда и не снилась тем, у кого она была гораздо больше. Благодаря этим двум своим особенностям океаноростр и представлял значительную угрозу для келектиатов. Он действительно был одним из первых узкоспециализированных моллюскоедов в истории Сварога, и достиг в своём ремесле ошеломляющих успехов.
Он плыл сквозь скопление моллюсков, уплывавших от него на всех щупальцах, медленно, будто осматривая свои владения. Периодически он намеренно задевал одну из своих жертв хвостом или толстым прочным лбом, подвергая её предварительному испытанию на прочность и вероятному итоговому соотношению затраченных сил на полученную взамен еду и энергию. По этому критерию была благополучно отсеяна пара юнцов, построивших неестественно огромные для своего возраста раковины, которые океаноростру были не то чтобы не по зубам, но едва ли стоили тех усилий, которые бы он приложил. Вслед за ними последовала большая часть опытных солдат этой борьбы – взрослые и старые келектиаты. Первые активным сопротивлением могли встать комом в горле у клювоголового при первом же захвате их, а час вторых либо ещё не пришёл, либо приходить не собирался. Опять же, из-за чрезмерной прочности. Оставалась большая часть тех моллюсков, что ещё толком не подросли и только начали построение раковины, либо допустили в этом построении ряд непростительных ошибок, которые в итоге неминуемо должны были привести к смерти. Не от зубов этого океаноростра, так от чьих-нибудь ещё. Охотников всегда хватало. И на слабых, и на медленных, и на мальков, если так можно было сказать о мелких келектиатах, которые замерли в ожидании судного дня, который вот-вот должен был свершиться челюстями клювоголового. А кто не замер, понемногу уплывал, как и те, кто более для хищника интереса не представлял. Чтобы спасти своё убежище и свою жизнь заодно, шибко стараться приходилось не всегда. Достаточно было работать щупальцами и делать это незаметно для рептилии, курсирующей рядом и норовящей сбить с заветного фарватера, дабы потом повеселиться. Кто-то успевал скрыться. Кого-то хвостом или лбом возвращали на место, дабы приступить ко второму этапу диагностики.
На этот раз моллюски действительно были в опасности. Им, конечно, везло, что океаноростр был подслеповат, и не всегда замечал крошечные трещинки, сделанные его же собратьями. Но везло недолго. Ведь клювоголовое, определившись с кругом потенциальных жертв, начинало искать единственную из них, что называется, на зубок. Курсируя вокруг моллюсков и сбивая их таким образом в кучу, оно атаковало их челюстьми. Причём каждого – с разных ракурсов и под разными углами. Пасть позволяла это делать. Укус за укусом океаноростр пытал их, ища уязвимые места или же просто подготавливая для финального удара. Кто-то казался ему слишком крепким орешком, и его вышвыривали из круга смерти, сужая круг жертв. Рептилия отнюдь не спешила, чего нельзя было сказать о тех, кто переставал быть её потенциальной добычей и с как можно большей скоростью скрывался с места охоты. Тех, кто пытался убежать, не оставалось вовсе. Это не смирение пришло к ним. Животные той поры чувств не знали, тем более такого убийственного в дикой среде, как смирение. Это их было слишком мало уже, чтобы океаноростр не мог держать всех и каждого в поле зрения своих подслеповатых глаз. С каждым смыканием его челюсти количество тех, кто ешё представлял для клювоголового хоть какой-то интерес, стремительно уменьшалось. Нетрудно было догадаться, что более всего среди этих несчастных моллюсков было своего рода подростков, уже не маленьких и обладавших сравнительно большой, в сравнении с раковиной, массой, но ещё и не обладавших при этом достаточной прочностью этой самой раковины. Хотя попадались и исключения. Два малька с тонкими стенками убежища, у одного из них уже давшего трещину под особенно сильным захватом, и старый, многолетний моллюск, на раковине которого уже скопилось слишком много повреждений, чтобы просто так его отпустить. К тому же, весил он, видимо, достаточно много, чтобы океаноростр не пожалел на него лишнего укуса, прикладывания силы или даже потерянного зуба. И он же стал первым, атакованным по-настоящему серьёзно. От исследования клювоголовое переходило к нападению. Первый его укус породил хруст и отколовшийся кусок раковины между двумя уже существовавшими разломами. Второй пришёлся на отверстие раковины, откуда так не вовремя высунулось щупальце. Отгрызть его ящер, разумеется, не успел, а вот кусочек минерализованного «панциря» отгрыз. Не удовлетворившись итогом усилий, перешёл на менее крупного моллюска, являвшего собой идеальное соотношение возраста, маленькой толщины раковины и излишнего веса. Здесь ему повезло гораздо больше. После второго укуса импровизированный домик дал серьёзную трещину. Куда более серьёзную, чем все, что были накоплены «стариком». В третий раз челюсти, схлопнувшись, убежище разрушили самым грубым образом из всех возможных. Голову океаноростр сразу убрал в сторону, не допуская попаданий кусочков раковины в глотку. Найдя среди обломков моллюска, почти уже не цеплявшегося за жизнь, объел его, окончательно прервав линию существования. После этого такую же процедуру провернул с парой чуть более мелких созданий. И, наконец, принялся за изначальную свою добычу. За тридцатипятисантиметровый и, наверное, полукилограммовый джек-пот, по поглощении которого уже окончательно мог удовлетворить голод на ближайшие несколько дней. Но добыча сдаваться не спешила. Она медленно уплывала, пытаясь скрыться. Безуспешно. Она, двигая щупальцами, раздражала его челюсть и одновременно скрежетала по зубам, доставляя ещё больший дискомфорт. От раковины откололось несколько кусков, но под ними не было видно обыкновенной, традиционной пустоты. Лишь ещё один слой. Под каждым. Старику, видимо, было лет сто или больше. Моллюски редко доживали до подобного возраста. Но если доживали, то становились неуязвимыми. Океаноростр, увы, понял это слишком поздно, когда, искусав практически всю раковину, обнаружил, что лишь добрался до более толстого слоя, уже едва ли не минерализованного. Определённо, если бы кто-то смеялся сейчас, то это был бы триасоркитект. Признав своё поражение, клювоголовое принялось за группу более мелких келеактитов, уничтожив их и уплыв восвояси. Старик же устремился вниз, ко дну одной из проток рифа. Добравшись до него, протянул щупальца в песок, словно ища там какую-то добычу, или же пытаясь вылезти наружу. Из песка навстречу его конечностям высунулись две маленькие лапки. Забрались в раковину. После секундного, молниеносного движения, ими совершённого, куда-то вдаль потянулся девяностосантиметровый след.
Через час о произошедшей охоте клювоголового напоминали лишь обломки уничтоженных им келеактитов, да одна целёхонькая пустая раковина, плававшая на поверхности воды. Её потом найдут палеонтологи Сварога и по ней опишут целый вид триасоркитектов, дав кодовое имя P456739, «Покинувший». Хотя до конца дней своих многие будут биться, пытаясь понять, как раковина могла сохраниться целиком, но ни единого отпечатка её обитателя в ней не будет. Лишь потом, много лет спустя, молодой тогда ещё Р.Ч.Эйк обратит внимание на загадочное существо, явно побывавшее неподалёку и оставившее подпесочные ходы. И поймёт, что Покинувшего искать попросту бесполезно и бессмысленно.
Небо, меж тем, понемногу окращивалось в красный. Наступали предзакатные часы. На риф приходили новые обитатели. Начиналось новое пиршество жизни.
Его предвестниками, вполне предсказуемо, стали вендобионты. Их ряды были значительно прорежены в годы пермского вымирания, а особенно сильно по ним, разумеется, ударил метеорит. Но они не сдавались. Они продолжали биться. Они продолжали существовать.
Хотя вымирание их мало чему научило. Да и чему мог научить импакт, просто стёрший бесчисленные виды с лица планеты? Разве что тому, что не всегда плохо быть маленькими в размере. Новый вид рачков вполне мог взять эту фразу девизом своего рода. Они едва достигали восьми сантиметров в длину, да и стаи у них не были такими большими, как раньше, зато их самих было гораздо больше. Увеличение количества популяций в условиях постоянных массовых вымираний и широкого распространения этих самых популяций было очевидной и, надо заметить, весьма успешной тактикой для выживания. Чем эти существа и пользовались на протяжении всего своего существования, насчитывавшего уже не один миллион лет. Звали их, вполне предсказуемо, сверхмаленькими рачками, Supreminorocancerum minimus. В строении они продолжали линию, которую начали их предки, протоминороканцеры. Тело было достаточно уплощённым, ножки окончательно оформлялись в плавники. Появлялись коротенькие сверхчувствительные усики, облегчавшие поиск добычи. Подобие сита, у простоминороканцера находившиеся в начальной стадии развития, здесь продолжало развиваться, количество пластинок значительно увеличилось, повышая эффективность отлова зоопланктона, составляющего основную их кормовую базу. Но, в общем и целом, это были сугубо косметические изменения, толком не дававшие супреминороканцерам ровным счётом никаких преимуществ по сравнению с предшественником, разве что совсем уж косметические. А уменьшение размера стай и вовсе повысило уязвимость. С другой стороны, с гибелью каждой стаи, которую хищники в любом случае истребляли полностью, налетая как поодиночке, так и всем скопом, умирало значительно меньше особей в процентном соотношении ко всему виду. Это не было столь уж плохим изменением. И, что было ещё лучше, маленькие размеры эффективнее скрывали рачков в воде, уберегая от глаз охотников, когда те атаковали их. Лучше же всего было то, что крупные охотники порой просто решали не связываться с ними. Затраченные усилия были бы слишком велики для поимки всех особей, а в результате энергии получалось слишком мало, чтобы даже червячка заморить. Как следствие, вендобионты привлекали не слишком многих охотников.
Косяк, плывший сейчас недалеко от берега, впрочем, ухитрился попасться на глаза тому хищнику, который был отнюдь не против закусить добычей, которая как раз была по его части. Это был ещё один загадочный водный ящер, чьё появление, однако, не являлось тайной. Он очевидно был потомком ящериц. Прошло с тех пор уже несколько поколений, и он сильно изменился по сравнению с далёкими сухопутными предками, но закономерность его появления была вполне ясна палеонтологам Сварога и сомнениям не подвергалась. Но само его существование было уже доказательством того, на какие причуды порой способна природа.
Из рифа высовывалась длинная шея, похожая на перископ гигантской субмарины, которую являло собой скопление каутозой. Несла она на себе крошечную, типично ящеричную, голову, рот которой, тем не менее, был наполнен острыми зубами, выглядевшими по меньшей мере угрожающего. В длину, вернее сказать, в высоту, конструкция эта достигала как минимум трёх метров. На песке её, подобно якорю, удерживали короткое, но при этом достаточно толстое тело с четырьмя ножками, выглядевшими беспомощно барахтающимися и совершенно бесполезными, и громадный мощный хвост, прижатый ко дну настолько, насколько это было возможно. А всё вместе это называлось «ужасной шеей», динодиром Dinodirus magnificus. В общей совокупности от кончика носа до кончика хвоста в нём было порядка восьми метров, но веса едва набиралось на полтонны, ибо большая часть тела была относительно тонкой – это, собственно, как раз и были шея с хвостом. Будучи едва ли не самым крупным существом побережья, динодир был одновременно и едва ли не самым безобидным. Он редко охотился на кого-то крупнее мелкой рыбёшки, большую часть своего внимания уделяя рачкам, которые составляли основную часть его рациона. И уж точно не был хищником высшего порядка. Им любили закусить огромные ихтиозавры. Хотя охота эта была опасной. Порой им попадались достаточно смелые особи, которые, запутывая охотника постоянными движениями щеи и хвоста сюда покруг единого центра – тела, избегали смертоносных челюстей. Или просто отбрасывали хвост. Такое тоже случалось, и здесь спасибо стоило сказать как раз дальним предкам динодира.
Но только не вздумайте полагать, что рачки чему-то подобному могли порадоваться. Они были для «ужасной шеи» добычей, и всякому преимуществу его строения могли только огорчиться. Поэтому динодиры и не стремились попадаться им на глаза. Во всяком случае, до своей атаки. Вот и сейчас хищник, заприметив движущихся к нему супреминороканцеров, залёг на дно, высунув за пределы скопления каутозой только голову, внимательно следя за косяком, который неумолимо двигался к нему. Оставалось только ждать. Проплывавшую мимо рыбу динодир, разумеется, не пытался хватать. Боялся, что она, ускользнув, врежется в стаю рачков и заставит тех развернуться.
Секунды тянулись неторопливо. Двигавшиеся по кругу рачки спускались всё ниже и ниже, всё приближая динодира к заветному времени. Пасть его понемногу раскрывалась, готовясь к смертельному – для рачков, разумеется, - броску. Напрягались мышцы хвоста, готовые толкнуть его вперёд. Отцеплялись ото дна вцепившиеся в песок и оказавшиеся отнюдь не бесполезными ноги. Поднималась понемногу, выводя голову на необходимый уровень, шея.
Рачки всё приближались. Сам того не зная, динодир выбрал практически идеальное место для засады. Рядом с ним было скопление зоопланктона, сыгравшее для своих убийц злую, пускай и непреднамеренную, роль идеальной приманки.